leeuwin | Два китайца

Кун приехал в Забугорье полтора года назад на учебу. Мы вместе учились на последнем языковом уровне, а потом он поступил в институт. Кун чрезвычайно общителен, раскрепощен и жизнерадостен. По-моему, его вообще ничего не может смутить. Мы не виделись ровно год, а сегодня случайно столкнулись на улице. Он кинулся ко мне, заключил в объятия и начал трещать о жизни, задавать вопросы, хохотать, а под конец достал пачку неизвестных сигарет и, хитро улыбаясь, открыл, чтобы показать мне содержимое. Вроде бы что такого особенного может быть в пачке сигарет? А вот поди ж ты! Я вскинула брови и ахнула – сигареты с белым фильтром, в торце которого вырезано отверстие и в глубине виднеется красное сердечко.
- Они с привкусом розы! – страшно довольный произведенным эффектом сообщил Кун.
- Китайские?
- Не, корейские. Правда, круто? А еще бывают синие с вишневым вкусом, оранжевые с апельсиновым, желтые с лимонным и т.д. На, держи, дарю.
- Чего даришь? – не поняла я.
- Как чего, пачку всю, забирай. У меня их навалом. Я недавно на родине побывал. Ооооо, как же там всё дешево! Как классно. Прикинь, накупил фильмов на DVD по 14 евроцентов за штуку, ну не кайф? А я в другой институт перешел, в том учиться тяжело. Ладно, я побежал, меня друзья-подруги заждались. Надо бы нам с тобой созвониться, посидеть где-нибудь вместе, - подставляет щеку для поцелуя, сам чмокает меня и убегает.

Мой нынешний сокурсник-китаец – полная противоположность: закомплексованный, забитый и навсегда напуганный жизнью юноша. Видимо, судьба начала насмехаться над ним сразу в день его появления на свет – отец, помешанный на необъяснимой для китайца любви к Германии («откуда у парня испанская грусть?»), называл его Хэлмутом. Но и этого мало, когда Хэлмут был подростком (лет 15 назад), отец перевез семью в Забугорье и открыл, как и положено китайцу в Европе, магазин и ресторан. Хелмут учился здесь в школе, потом в универе (правда, зачем-то на синтаистике, да и ту бросил), и всё равно говорит по-местному отвратительно, с ошибками, вечно запинаясь, краснея, да еще шепотом, произношение жуткое – даже учителя его, беднягу, с трудом понимают. Лет ему, вроде, 28. На мой вопрос, нет ли у него девушки, отчаянно замотал головой и уткнулся носом тетрадку. Когда я без злого умысла, чисто разговор поддержать, спросила, не думает ли он, что пора бы ему жениться, смутился окончательно и замкнулся в себе. Нервительно-пунктуальный, страшно боящийся всяческого начальства, он чуть не падает в обморок, когда его просят сделать что-нибудь, запрещенное правилами.
В магазине и ресторане отца он работать не хочет, его аж передергивает при упоминании такой возможности. А что хочет? Работать. Что-нибудь, связанное с компьютерами. А что ж, спрашиваю, ты тогда пошел на курсы, где готовят секретарей да сейлзов? Вся цель курсов – научить нас писать деловые письма на забугорском и английском, общаться с клиентами, объяснять, впаривать, втюхивать, убеждать, делать и принимать заказы, благодарить и пытаться обаять?! Ты уверен, что это то, что ты сможешь делать? «Ну, - бормочет Хэлмут, протирая очки, потирая вспотевший лоб, сковыривая один из многочисленных прыщей и украдкой вытирая ладони об себя, - я все-таки надеюсь найти работу».